Во второй части интервью с Виктором Левашовым, епископ поделился информацией о служении беженцам и рассказал о религиозной свободе на Северном Кавказе. Первую часть интервью можно прочитать здесь.

— Как известно, Церковь помещена в мире, наполненном различными событиями, как хорошими, так и плохими, и нередко печальными. События, происходящие сейчас на Донбассе, подорвали добрые отношения между украинскими и российскими церквями. Для Юга эти процессы особенно значимы, т.к. вы непосредственно граничите с этой горячей точкой, у многих есть родственники в Украине и на Донбассе в частности. Каково общее отношение в церквях братства к происходящим событиям? Существует ли агрессия, или наоборот, сочувствие, по отношению к верующим из Украины, да и просто к украинцам?

— Думаю, что агрессия – это такая вещь, о которой Писание говорит, что подобное «не должно даже именоваться у вас». Отдельные люди, конечно, есть, которые как-то агрессивно настроены. Я не буду сейчас пытаться замылить глаза и говорить «да нет что вы, мы так всех любим, все прекрасно». Всегда есть как должно быть и как есть на самом деле. Как должно быть все прекрасно понимают. Но, к сожалению, в каждой церкви, в каждом союзе, я думаю, есть те люди, о которых и Христос предупреждал, и Павел говорил, что есть немощные в вере, есть плотские. Наши церкви, к сожалению, не исключение, поэтому и в наших церквях есть и сильные духовно, а есть и немощные и плотские. Но все же, я бы сказал, что таковых единицы, это не общий настрой. Намного больше людей сочувствующих, переживающих, жертвующих. Даже пример такой приведу: мы в прошлом году проводили грандиозный ремонт в церкви, очень большой, и ко мне подошла сестра и говорит: «Виктор Васильевич, а зачем мы сейчас делаем ремонт, когда там такая нужда? Давайте больше туда будем помогать». Мне приятно, что есть такие переживающие люди. Я, конечно, объяснил, что мы должны и одно делать, и другого не забывать.

— Юг России своеобразный регион в отношении близости к местам конфликтов, и, соответственно, в вопросах помощи пострадавшим, особенно беженцам. До Донбасса были другие вооруженные конфликты на Кавказе. Как сейчас вы работаете с беженцами, как помогаете тем, кто бежал от конфликта на территорию Южных регионов?

— У нас люди на Юге России очень жертвенные. И особенно Юг оказывает огромную помощь Донбассу, причем не только материальную, но и духовную. Понятно, что он и территориально ближе, я не пытаюсь сказать, что мы лучше чем другие, просто ближе. Буквально в прошлое воскресенье хор из Ставрополя поехал на праздник жатвы в Макеевку и в Донецк. Из Краснодара просто вереницами ездили постоянно машины. Когда через таможню нельзя было провезти помощь церквям как гуманитарный груз, приходилось все по пакетикам распределять и доставлять. Больше всех в этом Ростовская область участвовала. Братья полагали души, я бы сказал. И непосредственно старший пресвитер Владимир Николаевич Дрок оставил другие служения и по поручению союза занимался этим трудом.

От нашего объединения мы собрали 30 человек, собрали средства, через МЧС получили разрешение на доставку гуманитарного груза. Во что никто не верил, кстати, настолько было тяжело это сделать. Сначала пытались, по человеческому разумению, подключать всяких знакомых, как часто у нас бывает, но ничего не получалось. А потом в Ставрополе пресвитер возревновал, до этого тоже пытался через знакомых, а потом просто братья помолились и пошли в управление МЧС. И вот что удивительно, когда пытались всяких знакомых подключить, – результата ноль. А когда по молитве с верой пошли, какого-то невысокого чина офицер выслушал и сказал: «давайте попробуем, заполним бумаги, отправим в Ростов», и пришел положительный ответ. Мы отгрузили полностью фуру – 20 тонн продуктов, то что собрали нашими церквями на Юге, поставили фуру в колонну МЧС, и отправили. Причем нам ставили условие – выгрузите на складе, но мы сказали: «нет, мы хотим в первую очередь нашим братьям доставить, т.к. верим, что эти продукты точно дойдут до людей». Наша фура зашла в общей колоне, а потом все поехали на склад выгружаться, а наша фура пришла в церковь недалеко от аэропорта, забыл «Вифания», по-моему, церковь называется, и там выгрузили. То есть я вижу, я вижу что люди очень расположены. Также, в Архызе мы проводили лагеря, куда приглашали семьи с Донбасса. Сначала общие, потом делали пастырские лагеря, куда также служители с семьями приезжали и были братия с Донбасса с женами. Они остались очень довольны и благодарны.

При этом хочу одну деталь подметить, Андрей: мы каждый такой шаг согласовываем с братьями в Киеве. В частности я контактирую с Сергеем Викторовичем Морозом. Мы прекрасно понимаем, что братья оттуда больше чем мы помогли бы, но там сложности с въездом и ввозом. Мы когда выезжаем с помощью, то строго инструктируем, что поедет только тот, кто не высказывает политических мнений ни за Украину, ни за Россию, – только за Христа. И мы инструктируем братьев, чтобы никаких провокационных вопросов не задавали, чтобы эту помощь враг не использовал к разрушению отношений. Наоборот, стараемся бодрствовать в этом вопросе, и вот в этом плане я тоже очень доволен посвященностью, которые братья с Юга России проявляют.

Здесь конечно же географическое расположение сильно влияет, и оно определяет объем помощи. Допустим когда это Чечня была, то конечно же основная нагрузка ложилась на наши плечи: Кабардино-Балкария, Ставропольский край, т.к. мы территориально ближе. Безусловно помогали и другие, принимали, но основная нагрузка была здесь. Но это уже было давно, сейчас это уже ушло в историю. На сегодня ближе всех – Ростовская область. Поэтому основная нагрузка, конечно, лежит на них. У них есть Духовный Центр, как они его называют, в котором несколько семей живет. Также есть люди, которые при церквах живут, и в семьях христиан живут. Кроме того, проводится работа в лагерях беженцев и промежуточная работа, по временному приему, до расселения в лагеря беженцев. Из других областей тоже приезжают, чтобы какую-то помощь оказать. Летом приезжали из Брянска с надувным батутом, чтобы детям немного радости. Но основная нагрузка все равно на местных: им надо принять этих гостей, создать им условия, провести. Поэтому объединение в Ростовской области максимально вовлечено. Также, я знаю, что и в Краснодарский край тоже приезжают, и в семьях принимают их, и жертвуют на это.

Мы в КБР, конечно, далековато. Мы от Ростова 600 км, поэтому сюда добираются значительно меньше, чем туда. Но мы все равно стараемся помочь. Бывают и неверующие беженцы приходят в церковь, обращаются за помощью. Бывали, к сожалению, и случаи злоупотребления, но одиночные, и мы стараемся разумно подходить к этим вопросам. К нам даже иногда администрация направляет людей. Например, в Прохладном бывали случаи, когда из городской администрации звонили и направляли беженцев в церковь, так как знают, что мы оказываем помощь. То есть даже на уровне власти люди знают, что баптисты помогают беженцам и направляют к нам.

— Это хорошее свидетельство, когда даже местные власти сотрудничают с церковью для помощи беженцам. Как раз в связи с взаимоотношениями с властью следующий вопрос. Юг России представляет собой весьма своеобразный конгломерат, где народности исповедуют различные мировые религии и местные верования. Во всем этом многообразии, как обстоят дела с религиозной свободой на Юге России и Северном Кавказе? С точки зрения церквей имеется в виду.

— Касательно понятия свободы, здесь, снова же, не будет однозначного ответа. Юг России очень разный. Там, где присутствует казачество, там несколько сложнее, – имею ввиду баптистам и в целом евангельским верующим. Когда же мы берем Северный Кавказ, то здесь, я бы сказал, что со стороны мусульман я вообще не вижу никаких ущемлений. Возможно, кроме ситуаций, когда уверует человек из их среды. И то, таковые ущемления будут больше на него самого направлены. А так, в принципе, я бы сказал что, мы особо не ограничены.

— То есть Кавказ, в этом плане, пока остается еще, как во времена Российской империи, местом убежища и религиозной свободы?

-Да-да. На Кавказе достаточно много свободы. Я думаю, что это у нас такое особое положение, мы никак не ощущаем никаких ограничений. Мы, как я уже сказал, имеем соглашения с УФСИНами везде – в Чечне, в Дагестане, в Кабардино-Балкарии. У нас везде вход в нарко- и алко- диспансеры, в детские дома, в больницы. В больничном городке идет регулярная работа, и в туберкулезном, и в неврологическом. Поэтому, я бы сказал, что мы не ощущаем никакого ущемления.

Наверное единственное, что сейчас стало почти невозможным, и то это зависит от местности, так это проводить мероприятия в общественных местах, или дом культуры снять. Также практически невозможно в учебных заведениях что-то делать. Но, с другой стороны, я думаю, что это наверное и правильно делает государство. Учитывая, что сегодня так много всяких экстремистских религиозных организаций, особенно в нашем контексте, может быть это и правильно со стороны государства, что в учебных заведениях не позволяется проводить никаких религиозных мероприятий. Иначе как объяснить, что одним дали, а другим не дали.

А, например, лагеря проводить нам никто не запрещает. Могут быть, конечно, какие-то локальные стычки, когда местный чиновник, назовем его «ярый православный», может учинить какие-то препоны. Но это в таких местах, где сильное казачество. И на это влияет его личная какая-то неприязнь или влияние отдельного радикального священника может сказаться, а не потому что такова политика государства. Такие вещи случаются локально, но в целом, если все стараемся делать законно, то нас никто особо не ограничивает.

Правда, сейчас закон все больше упорядочивают. Скажем, тот же закон о митингах вышел. Раньше, если ты взял гитару и в парке стал группой петь и еще литературу раздавать, проблем не было. Сейчас это стало сложнее делать. Но, насколько я понимаю, и в западных, в так называемых цивилизованных странах, тоже просто так стать на улице не уведомив власть, и начать проводить какие-то акции, то за это тоже не похвалят. Поэтому, я думаю, в каком-то смысле государство должно держать порядок. Поэтому сказать, что у нас нет свободы я не могу. Но и сказать, что как было в 90-ые годы, когда порой даже с хаосом граничило, такого тоже уже, конечно, нет. Поэтому, если проводим мероприятия, приходится действовать в рамках согласования. Но, опять таки, личная проповедь она вообще никем не ущемляется. Путь для личного благовестия всегда открыт. Поэтому, я бы сказал, что свобода сохраняется, но в определенных законодательных рамках.

— Вы упомянули, что иногда могут быть локальные трения с чрезмерно ретивыми в религиозных вопросах чиновниками. Есть ли какая-нибудь организация, какой-нибудь институт, который в таких случаях оказывает юридическую поддержку церквям?

— Сейчас, обычно, в объединениях есть свои юристы, которые помогают решать эти вопросы. Кроме того, есть Институт религии и права. Там Пчелинцев, Загребина – они выезжают на места и оказывают юридическую поддержку. Но у них хотя и собственная организация, они действуют по договоренности с Российским союзом ЕХБ и оказывают юридическую поддержку церквям союза.

Беседовал: Андрей Мелешко

Исследовательская инициатива Ассоциации «Духовное возрождение»