Будучи деканом богословского факультета Украинской евангельской теологической семинарии (УЕТС) Денис Кондюк имеет возможность влиять на формирование нынешних и будущих служителей евангельского сообщества. О том, что предлагает УЕТС для формирования служителей, а также об оценке ситуации с богословским образованием и месте церкви и христианского вуза в мире вы сможете узнать из интервью с Денисом Сергеевичем.

— Денис Сергеевич, благодарен Вам, что в это время активной подготовки к началу нового учебного года смогли уделить время для нашей беседы. Вы, очевидно, знаете о том, что Ассоциация «Духовное возрождение» положила начало исследовательской инициативе, которая называется «Миссия евангельских церквей в Евразии: в поиске эффективных национальных моделей». В свете этой инициативы и хотелось бы задать ряд вопросов. Прежде всего, поскольку Вы работаете в богословском учебном заведении, как Вы оцениваете ситуацию с богословским образованием на современном этапе?

— На мой взгляд, богословские школы в Украине проходят вторую фазу своего становления. Первая фаза была в 90-х, когда открывалось множество таких учебных заведений. Зачастую с нереалистичным видением и планами. Сейчас же мы вплотную приблизились к уровню реального соответствия запросам рынка богословского образования. Последние лет десять происходит болезненный естественный отбор в силу ряда причин, включая финансовые и человеческие ресурсы. Большинство очных программ не набирает достаточного количества студентов, и даже в заочном образовании существует довольно жесткая конкуренция. Это нормальный процесс, хотя и не для всех приятный. Тем не менее, мы входим в такой относительно стабильный период, когда школы займут свою фиксированную нишу. Они, возможно, не будут гипер-успешными в количественном плане, но в плане производимого продукта большинство школ уже стабилизировалось.

— Каковы перспективы для современного богословского образования?

— Здесь сложно судить, так как образование тесно связано с тем, что происходит в обществе. Всегда есть финансовый вопрос, который обостряется, если экономическое положение тяжелое: либо студент не имеет возможности платить за обучение, либо местные церкви и организации не могут поддерживать школу. Это всегда влияет. Если же рассматривать позитивную сторону,то стоит отметить, что новое поколение требует более образованных, подготовленных служителей, чтобы служение церкви было на хорошем уровне. И это подталкивает служителей к повышению своей квалификации, к прохождению как минимум курсов, а лучше — к получению полноценного богословского образования. Поэтому определенный запрос на образование есть, хотя и не такой большой, как хотелось бы. Думаю, что со временем запрос будет чуть больше, но не кардинально. Кроме того, нужно понимать, что раньше люди шли учиться просто по вере, не задумываясь над тем, чем будут заниматься дальше. Сейчас же абитуриенты подходят к этому вопросу более сознательно, их выбор богословского образования намного более осознан.

— Т.е. нынешние абитуриенты более сознательные, серьезные и прагматичные?

— Да. Как минимум они не ждут каких-то чудес после выпуска и могут оценить свои силы и желания, чтобы понимать, на что они тратят усилия, время и деньги. Кроме того, большинство школ все же учит своих студентов на заочных программах. Это самые многочисленные программы в богословских учебных заведениях, и на них направлены основные усилия. А некоторые даже перешли на онлайн-образование. Все это свидетельствует о том, что молодые студенты, которые готовы жить на кампусе, составляют меньшинство. Но спрос на образование при этом сохраняется, поэтому те, кто не может пойти на стационар по финансовым или иным причинам, выбирают другие доступные формы обучения .

— Не секрет, что еще несколько лет назад была очень популярна идея христианского университета, но в евангельском сообществе она так и не нашла реализации ни в Украине, ни в России. Как Вы думаете, почему эта идея на данный момент потерпела неудачу, есть ли перспективы возродить ее в будущем? И есть ли смысл ее возрождать?

— Думаю, что главная причина неудачи заключается в том, что планы соприкоснулись с реальностью. А реальность такова, что даже для гуманитарных предметов мы зачастую приглашаем преподавателей из светских вузов. В идеале, конечно, ищем христиан, но иногда просто людей, которые открыты к нам как к христианам и не привносят своих «традиций». О чем это свидетельствует? О том, что нам не хватает кадров, чтобы покрыть потребность преподавания в гуманитарной сфере. И для меня очевидно, что у нас нет той базы, в первую очередь человеческих ресурсов, которая бы позволила создать университет. Если мы хотим создать качественный христианский вуз, то, по моему мнению, он должен быть самоокупаемым.

И всегда возникает главный вопрос: а в чем, собственно, будет проявляться «христианскость» такого вуза? Будут ли в нем на каждой программе дополнительные библейские курсы? Брать ли на обучение только христиан или нехристиан тоже? Это серьезные вопросы, которые реально усложняют жизнь. Как только мы сделаем выбор в пользу какой-то формы, нам необходимо будет принять и последствия, которые неизбежно придут за этим выбором. Ну и самое банальное – такой проект требует огромного количества ресурсов: нужны финансы, кампус, библиотека совсем другого уровня, чем во многих богословских заведениях. Здесь мы выходим на уровень конкуренции с государственными и частными светскими вузами, которую мы, откровенно говоря, не выдержим.

Поэтому многие осознали: максимум, на что мы можем претендовать, это какой-либо факультет при вузе. И даже здесь, как оказалось, нужно очень много сделать, чтобы достичь того уровня, который ожидается государством. Понятно, что далеко не каждый частный и даже государственный вуз делает все, что от него ожидают, но хотя бы приблизительное соответствие должно быть. Таково мое мнение. И, кроме того, даже христианин, выбирая между христианским вузом и более престижным учебным заведением, вероятнее всего, остановится на престижном, поскольку будет мыслить прагматично. Ему нужен диплом, с которым легче устроится на работу. И сейчас, я полагаю, это ключевой аспект. Потому что, если человек выбирает богословское образование, он все же осознает, что чем-то жертвует, что это ему нужно для служения, а не для работы. Но если он идет учиться на программиста, то выберет ту школу, которая даст лучший диплом. Даже если здесь очень хорошие преподаватели, мне потом еще придется доказывать, что мой диплом чего-то стоит. Зачем на это тратить силы? Поэтому побеждает обычный прагматизм.

— Известно, что не всякий служитель готов посвятить свое время даже долгосрочному заочному обучению, не говоря уже о стационарной форме обучения. Есть ли в УЕТС программы, направленные на неформальное обучение лидеров, где обучающимся важнее знания, а не диплом, или, возможно, Вы знакомы с какими-либо подобными программами, которые работают в церквях?

— Ну, с точки зрения государственного образования, у нас все обучение неформальное. У нас несколько сертификатных программ, некоторые из которых совмещены с последующим бакалавриатом. У нас есть интересная сертификатная программа «Мессианское богословие и миссиология», связанная с мессианскими церквями и их инициативой. Она направлена, скорее, на внутреннее применение, так как является заказом этих церквей. Таким образом, это экспериментальный проект. Мы не выдаем выпускникам этой программы диплом, поскольку не контролируем весь учебный процесс, но их это вполне удовлетворяет. Магистерская программа по преобразующему лидерству — это, конечно, академическое образование, но программа интересна также разнообразием студентов: на ней обучаются и лидеры церквей, и лидеры организаций. Поэтому магистратура привлекательна и в плане обучения, и в плане общения. И это вполне соответствует видению программы, где лидерство рассматривается не только в контексте пасторского служения, а в более широком смысле.

— Знакомы ли Вы с работой «Школы без стен» и, если знакомы, как можете ее охарактеризовать?

— В определенной мере знаком, так как принимал участие в некоторых событиях «Школы без стен». Насколько я помню, это было не совсем преподавание, а, скорее, краткосрочные семинары. Я думаю, что главным плюсом «Школы без стен» является принцип: «мы идем к вам». Это всегда подкупает. Кроме того, намного легче приехать и делать что-то на готовой базе, чем куда-нибудь вытягивать людей. И финансово это легче для людей, и приходить проще. Хотя посещаемость рядовыми членами церкви таких семинаров всегда вопрос особый. Обычно до 70% желающих отсеиваются, когда становится понятно, что нужно действительно учиться, а не просто приходить слушать. Это реальность. Тем не менее, если посчитать, сколько людей сами поехали бы в семинарию, то число оказалось бы кардинально меньшим.

Мне нравится также хороший уровень «Школы», которая занимает нишу между семинарией и более простыми церковными курсами. Думаю, что это тоже правильный ход: семинарии уже есть, и нет смысла с ними конкурировать. Создавать на примитивном уровне курсы также бессмысленно, во многих церквях существуют собственные школы с разнообразными курсами. Поэтому «Школа без стен» заняла хорошую нишу, которая явно востребована, судя по успеху «Школы». Мне кажется, что это хороший проект, который будет эволюционировать, разрабатывать новые формы и подходы, двигаться дальше.

— Предлагает ли УЕТС что-то для развития служителей детского, молодежного, семейного служения, служения в сфере организации новых церквей?

— Наша бакалаврская программа изначально позиционировалась как программа подготовки пасторов. Но сейчас мы наметили более серьезное разделение между очной и заочной программами, тем более, что очная движется в сторону государственного лицензирования. Кроме того, на этих программах совершенно разная аудитория. На очной программе учится в основном молодежь, тогда как на заочной — уже устоявшиеся люди, служители церквей. Поэтому, если брать заочную программу, то она однозначно связана с церковными лидерами, пасторами. У нас нет отдельной программы для обучения работе с детьми ни на заочном отделении, ни на дневном, хотя имеются отдельные предметы, посвященные этому виду служения.

Очная программа больше заточена на работу с молодежью, учитывая главный сегмент абитуриентов. Поэтому программа имеет миссионерско-молодежную направленность, чтобы выпускники могли работать с молодежью в церквях, организовывать малые группы, заниматься благовестием, иметь представление о современных подходах в служении. Так что молодежное служение у нас покрывается, а детское не очень. Пока нет видения в этом направлении, да и сам рынок в этом сегменте достаточно наполнен. Поэтому у нас нет особого желания входить в эту сферу. Лучше развивать то, что у нас уже есть. Целенаправленной программы по основанию новых церквей у нас тоже нет. В нашем понимании это должна быть добротная миссионерская программа, и в перспективе она видится на уровне магистратуры. Бакалаврская программа у нас базовая, довольно широкого диапазона, поэтому ее мы не трогаем. А магистратура пребывает в процессе разработки и усовершенствования. .

— Как Вы понимаете инициативу молодых христиан-профессионалов «Миссия в профессии»? Предлагает ли УЕТС что-либо, направленное именно на развитие молодых христиан-профессионалов?

— Поскольку у нас все же программа богословская, то не имеет прямого соотношения с идеей «Миссии в профессии» в контексте светской работы. Тем не менее, через различные предметы мы пытаемся доносить идею целостной миссии. Миссия – это не просто поездка куда-то, это отношение к жизни, построение видения служения церкви. В наших программах заложено целостное восприятие миссии: не как отдельных проектов, а как более широкого феномена. Вопросов миссии в профессии касается ряд предметов, связанных с темой взаимоотношений церкви и общества. И хотя эта идея пока еще выделена не ярко, но мы ее по мере возможности популяризируем через лекции, через журнал.

Мое личное понимание «Миссии в профессии» такое: у нас эта идея все еще в зачаточном состоянии, так как в советский период церкви были маргинализированы. Как следствие, самомаргинализация для многих церквей стала внутренней идентичностью. Церковь сама себя отделяет не только от государства, но и от общества в целом, принимая модернистскую идею, что наше дело – «обслуживать духовные нужды». Правда, не для всех и не совсем понятно, что такое «духовные нужды». Для некоторых людей «духовные нужды» — это сходить в театр, или музыку послушать, или совершить какой-то обряд на определенный религиозный праздник. Это глупости, конечно.

Я так понимаю, что миссия в профессии – это не просто быть христианином и работать, что тоже нужно. Здесь важен целостный подход: христианское видение именно этой профессии, которой я занимаюсь, что я могу сделать как христианин на своем рабочем месте, чем мое христианство на этой работе делает совершение этой работы уникальным, отличным от нехристианского. Это этика, это моя роль как христианина в обществе, включая и определенные богословские аспекты понимания своей профессии.

По моему мнению, вот эта идеологическая часть понимания миссии в профессии, или целостной миссии, очень сильно хромает. Поэтому было бы полезно заниматься укреплением уже наработанных аспектов. То есть здесь стоит параллельно проводить два трека: один – направленный на людей, которые уже в профессии, но которым необходимо возрастать в понимании целостности, в осмыслении своей роли как христианина-профессионала, а второй – популяризация в церквях идеи христиан-профессионалов. Нам нужны христиане-судьи, христиане-полицейские, не просто, чтобы у них было рабочее место, а чтобы менять систему. Чтобы своими, возможно простыми, действиями менять страну в долгосрочной перспективе. Думаю, что интуитивно многие люди в церквях это понимают, но по факту это скрипит.

Недавно принимал участие в конференции творческих людей. Если музыка у нас в церквях более-менее прижилась, то изобразительное искусство в значительной мере маргинализировано. Максимум попросят что-то нарисовать, украсить что-то, и на этом творчество в церкви заканчивается. И очевидно, что нет контакта между служителями и творческими людьми. Получается, что такие люди совсем оставлены за бортом церкви и реализуют себя исключительно в светской сфере. Более зубастые, конечно, еще что-то находят. Некоторые у нас нашли «Молодежь с миссией», но это, скорее, исключение. В большинстве же случаев помощь со стороны служителей проявляется в том, что они… хотя бы не мешают. А вот формирование видения, духовности, не только церковной, но и миссионерской, пограничной, которую можно вынести за порог церкви и она от этого не перестает быть духовностью, – это большой вызов. Это важная ниша – формирование в церкви понимания необходимости в чем-то специфическом, заточенном под творческих людей. Ведь у них есть тоже свои нужды, свои проблемы, свои борения, на которые нужно давать ответы. Иначе мы их просто теряем, либо они становятся пассивными членами церкви.

— Как бы Вы оценили работу Ассоциации «Духовное возрождение»?

— Сложно ответить, так как мы сотрудничаем по ряду проектов, но не настолько тесно, чтобы можно было давать оценку. Из того, что я вижу, могу выделить то, что работа «Духовного возрождения» явно ориентирована на церкви. И одной из особенностей Ассоциации является стремление посредством различных мероприятий расширить горизонты, создать пространство, чтобы церковь могла посмотреть на свое понимание служения, миссии в более широком спектре , нежели это принято. Ассоциация постоянно находится в поиске новых форм. Тяготеет к работе с молодыми людьми, студенчеством, как видно по некоторым проектам. Делает выход на средний класс, если можно так выразиться. Также «Духовное возрождение» поднимает вопросы не только практические, но и ценностные, касающиеся места христиан в обществе. Это та сфера, которая пока что не сильно представлена евангельскими христианами.

Беседовал Андрей Мелешко

Исследовательский проект
Ассоциации «Духовное возрождение»